Наш бронепоезд. Даешь Варшаву! - Страница 34

Катя подняла половинку кирпича, швырнула вниз в гостеприимно приоткрытую дверь. Дверь беззвучно – петли смазаны – качнулась и тут же затрещала, разносимая выстрелами изнутри. Катя, успевшая прижаться к стене, стряхнула с плеча щепки. Вот блин – не с одного ствола бьют и даже не с двух.

Расстрел ни в чем не повинной двери прекратился. Нервишки подводят. Катя отправила вниз еще один кирпич – на этот раз в ответ торопливо хлопнул единственный выстрел, винтовочный.

– Сопротивление бесполезно, – громко сказала Катя. – Хорош баловать. Обещаю сохранить жизнь. Вылазьте.

– Ще не вмерла Україна, – ответил вздрагивающий юный голос. – Спробуй сунься.

«Нехорошо, сопляк какой-то идейный. А где же наш прыткий зайчик? Уходит какой-нибудь норой? Уже ушел?»

– Хватит пальбы бессмысленной, – сказала Катя. – Сейчас здесь вся контрразведка будет. Давайте без перегибов. Первым выходит Горбатый, в смысле – пан Кула.

– Ти, жидовка чекистська, не шуткуй. Ти ж никому нас не сдашь. До тебе куди бильше питань буде. Давай так поговоримо, – откуда-то из глубины подвала отозвался напряженный голос пана Кулы. – Коллеги ведь, чому нам договор не заключить?

«Да пошел ты. Чудом ведь башку взрывом не оторвало, а теперь договор с тобой заключай?»

Катя швырнула очередной кирпич в ощетинившуюся пулевыми пробоинами дверь:

– Вылазь, гад!

– А верно не убьешь? – насмешливо отозвался Кула.

Катя выдернула кольцо, сосчитала до двух и аккуратно закинула увесистое тело «миллсы» за дверь.

Грохнуло, мелькнул язык оранжевого пламени тротила. Это вам не смесь с каким-нибудь модерновым гексогеном. Катя попыталась врезаться в дверь здоровым боком – не очень-то получилось, – с матом влетела в узкий проход. Проскочила по чьему-то раскинувшемуся телу с обрезом в руке. Навстречу с опозданием хлопнул пистолетный выстрел. Катя упала на колени, ответила из «маузера», стараясь бить поверх вспышки выстрела. В тесноте «львиный» «маузер» грохотал как пушка.

В гулкой тишине слышно было, как осыпаются разбитые пулями кирпичи. Из глубины подвала простонали:

– Сдаюся. Не стреляй, сука.

Сквозь доски наглухо забитого окна свет в подвал едва проникал. Смутно белела нижняя рубаха – Кула сидел, привалившись к стене, зажимая обеими руками бедро.

– Руки над головой, – приказала Катя.

– Мне ляжку осколками посекло, – прохрипел молодой мужчина.

– А мне плевать, – Катя прицелилась ему в лоб.

Кула с трудом поднял окровавленные руки над головой. На сукне галифе расплывалось темное кровавое пятно.

– Вырубишься через пять минут от кровопотери, – без особого сочувствия предрекла Катя. – Значит, так – говорим кратко и по существу.

– Ничого не скажу. Все одно живим не залишиш.

– Или ты на международный язык перейдешь, хотя бы на английский, или я тебе точно пулю в лоб пущу. А так шанс пообщаться дам.

– Це наша мова. Древня. Тут на неи споконвику говорили, – упрямо прохрипел Кула.

– А я не древняя. Я современная. И у меня в этом склепе спина мерзнет, – с яростью сказала Катя. – Не хочешь конструктивно говорить, хрен с тобой. Я тебя даже убивать не буду. Подожду, пока вырубишься, и исчезну. В контрразведке разговоришься. Потом они тебя ЧК передадут. И там будешь говорить, петь, плясать, частушки сочинять.

– Сука! – бессильно скрипнул зубами Кула. – Да що тебе нужно, стерва?

– Кто? Откуда? Задание? – Катя отодвинула подальше от пленника «парабеллумы», тяжелый вещмешок, глянула на стоящий на полу телефонный аппарат.

– Полковой есаул Кулаковский. Всеукраинське вийськове добровольческое бюро видновлення историчной справедливости. Могу считаться военнопленным.

– Дерьмом на палочке ты можешь считаться. Террорист херов. Где база? – Катя качнула ногой в разорванном чулке телефонный аппарат. – Давай-давай, колись. Гранты из-за бугра щедро сыплют?

– Да не очень. Но регулярно. База под Белой Церковью. В Александровке. Пусковая лаборатория в Киеве, – поспешно сказал есаул, стараясь не смотреть на телефон.

– Чего здесь шныряешь?

– Акция по устранению москальских верхов. Задание я выполнил, – с вызовом сказал Кулаковский. – Всех там мы положили?

Катя фыркнула:

– Да какая тебе разница? Ликвидация Бронштейна и штаба Добрармии была запланирована на конец августа. Вы, хуторяне, влезли, бах-трах. Грубо. Кому эти фейерверки нужны? Всеукраинское бюро сопляков. Кто так дела делает?

– Ты-то сама кто такая?

– На «вы», урод, обращайся! – рявкнула Катя. – Я панибратства даже сослуживцам не позволяю. Откуда вы такие хамоватые беретесь? Агрегат твой? – девушка поддала пяткой по телефону.

– Не надо! – дернулся и застонал Кулаковский. – Я готов сотрудничать.

– Ой, неужели? – Катя изумленно покачала головой. – Да кому ты нужен? Кто на вас всерьез внимание обращает? Я-то думала, кто-то новый объявился. Да возьми ты ремень, ляжку свою кабанью перетяни.

Кулаковский неуверенно потянулся к ремню.

– Без фокусов, – небрежно напомнила Катя. – Выходит, я офис бросила, на беготню за тобой неделю убила, чтобы этот детский лепет услышать? Значит, вы возомнили, что вектор можно изменить, ухлопав десяток напыщенных идиотов и сняв рекламную агитку-клип об этом подвиге? Смехотворно. Да я понимаю, что о теории вы и не слыхивали. Вон, на древних трансляторах прыгаете, – Катя нажала пяткой на телефонный аппарат.

– Не трожь! – взвыл раненый.

– Боишься не вернуться к телевизору и охлажденной кока-коле, да? – участливо спросила Катя. – Ты знаешь, что такие трансляторы еще в 30-х годах в музей сдали? Это же все равно что с бабушкиным зонтиком с крыши сигать.